Переломы - Страница 40

Люк, внезапно побелев, поднимает голову:

— И… последний вопрос… мадам… Жандарм, переехавший девочку… Вы знаете, как его звали?

— Этого мерзавца? Еще бы. Александр Бюрло. Что же, если ты в жандармерии работаешь, так на тебя и закон не распространяется? Знаете что? Если бы такое случилось с моей дочкой, поверьте, я бы его убила, жандарм он или кто еще. Своими руками. Так и скажите в своей страховой компании.

Она захлопывает дверь. Ошеломленный Люк идет по улице, ему кажется, что его ноги стали неподъемно тяжелыми.

Отец, Пьер Бланшар, покончил с собой… Почему же совершенно лишившийся рассудка кататоник произнес его имя?

«Покончил с собой…» Слова гудят в голове, мешают думать.

Он продолжает поиски. Очередной разговор у соседской двери позволяет ему наконец узнать новый адрес Лоранс Бланшар. Домик в сельской местности, под Амьеном.

Теперь надо ехать обратно. Проделать такой путь, тогда как мать погибшего ребенка живет в ста километрах от него…

29

На столе стоит большое блюдо с остатками жаркого по-фламандски и жареной картошки. Приехавшая к Фреду час назад Алиса возвращается из коридора и садится напротив хозяина. Над ее головой мягко колышутся веточки «дерева для записок». Фред открыл окно, выходящее в сад, и в комнату врывается прохладный воздух.

— Доктор Грэхем никак не отвечает, — говорит Алиса. — Ни по телефону в кабинете, ни по мобильному.

— А ты оставила сообщение?

— Конечно, уже пять, как минимум. Можно подумать, что он нарочно избегает меня, иначе он позвонил бы. Скажи, мы скоро поедем?

— Я не думаю, что это удачная мысль — вернуться на ферму и встретиться с твоим отцом.

— Я хочу, чтобы он объяснил мне, почему он лгал. Хочу увидеться с сестрой. Где она? Где скрывалась эти десять лет? И почему она скрывала от меня, что жива?

Фред доедает картошку.

— Сначала я хотел бы кое-что тебе сказать… Сегодня утром я поспрашивал своих знакомых врачей. Ты когда-нибудь слышала о раздвоении личности?

— Прошу тебя, Фред…

— Почему ты не хочешь говорить об этом?

Алиса вздыхает:

— Ты собираешься мне сказать, что во время моих черных дыр я становлюсь умственно отсталым мальчишкой, который двух слов связать не может. Я знаю, что у меня проблемы, что я проваливаюсь в какие-то дыры, но… но доктор Грэхем обязательно поговорил бы со мной про такое. Он бы меня вылечил, если бы все было так просто.

Она прячет глаза. Фред не настаивает. Он встает и возвращается с двумя стаканчиками и бутылкой.

— Вот, выпей. Тебе станет лучше.

— А что это?

— Можжевеловая настойка. Все растительное, вреда от этого не будет.

Алиса с опаской смотрит на свой стакан:

— Мой отец почти никогда не пил, но уж когда пил, то говорил о всяких мерзостях.

— О чем?

— О своем прошлом. О Конго, Ливии, Ливане. Об ужасах, которых он там насмотрелся. От спиртного он расслаблялся. Мне не нравилось, когда он пил.

— Он становился злым?

— Нет. Но он спал в сарае и плакал.

Алиса колеблется, потом решается и залпом выпивает настойку.

— О господи, какая гадость. Как можно любить такое?

— От этого шахтерам на севере становилось немного теплее и светлее.

Алиса уже ощущает, как от можжевеловой настойки в животе становится тепло, ее охватывает приятное оцепенение. Как будто она приняла сильный транквилизатор. Фред пользуется этим, чтобы задать несколько вопросов:

— Кстати, а твой мозгоправ объяснил тебе, чем именно ты больна?

— Он как раз собирается это сделать. Мы подведем итоги длительной психотерапии, и это даст мне новые возможности для выздоровления.

Фред поглаживает себя по подбородку. Алисе кажется, что при этом он становится похожим на художника-бунтаря в поисках вдохновения. Боже, да он красив! Значит, в этом и заключается красота мужчины? Фред наклоняется к ней:

— Сколько ты уже лечишься?

— Год… Я начала ходить к врачу за несколько недель до того, как уехала с фермы.

Потрясенный Фред встает.

— Так лечение началось, когда ты еще жила на ферме в Аррасе? И… Ты сама выбрала врача?

— Нет, это папа. Он мог сделать это куда лучше меня.

Фред ударяет кулаком по столу:

— Да, конечно, твой отец… Черт, подожди пару секунд.

Он убегает наверх, потом возвращается с картой департамента Нор-Па-де-Кале, отодвигает в сторону тарелку Алисы и раскладывает карту на столе.

— Ты сама ездила на сеансы?

— Конечно. Папа починил старую машину, чтобы я могла ездить к врачу.

— А почему именно к нему? Почему к доктору Грэхему?

— Я… Я понятия не имею! Отец сказал, чтобы я поехала к этому психиатру, что еще ты хочешь от меня услышать? Для меня это означало, что я наконец проконсультируюсь со специалистом, что я поправлюсь, и это было самое важное. Почему ты задаешь такие вопросы?

Фред показывает на карте Аррас и медленно ведет пальцем вдоль дорог.

— Почему? Потому что тебе надо было ехать из Арраса в сторону Лилля, после Азебрука свернуть, а это почти сто километров. И, чтобы добраться до Бре-Дюн, потом проехать еще тридцать километров по пыльным дорогам! Сто тридцать километров — девушке, которую никогда не выпускали из дома… — Фред в недоумении разводит руками: — Да боже мой, Алиса! Ты не отдаешь себе отчета? Сто тридцать километров, чтобы посетить занюханный кабинет психиатра, когда их можно найти на каждом углу!

Взволнованная Алиса внимательно изучает карту.

— Я как-то не задавалась этим вопросом.

— Ясное дело, тебя так оболванили, что папаша мог бы запросто заставить тебя выпить все Северное море. Ты говорила, что тобой манипулировали, что тебя обманывали, так вот, у меня такое ощущение, что это продолжается до сих пор. Можно сказать, вся твоя жизнь — это сплошное манипулирование.