Переломы - Страница 75

• Предыдущая
• 75 / 100
• Следующая

2 сентября 1997 года

Дорогой дневник!

Мне действительно жалко, что здесь нет Алисы. Может быть, мы часто ругались, но, по крайней мере, раньше папа оставлял меня в покое.

Три дня назад он разозлился. Ты же знаешь, что, когда он орет, поднимаясь по лестнице, это всегда плохой знак. Он отпер дверь и стащил меня за волосы вниз, не объясняя за что. Я кричала, я очень громко кричала, и мама, которая сидела там в кресле, все слышала. Я увидела мамины глаза. Я поняла, что она хотела прийти мне на помощь. Но ты же знаешь, она не может…

Мне еще больно даже оттого, что я пишу. Папа втащил меня в ванную комнату на первом этаже, привязал ремнями, а потом… Ты не поверишь, но он открыл на полную мощь горячую воду. Я была одета, но мне казалось, что меня режут ножом. Я так громко кричала, что сорвала голос, а руки и лицо у меня стали ярко-красными. Он звал Алису, он без конца звал ее и плакал. Потом он отвел меня в мою комнату и снова запер.

Можно подумать, что он считает меня виноватой в исчезновении Алисы. Я возненавидела его и думала о том, что хочу его убить. Всю ночь я представляла себе, как в его живот втыкается большой нож. Еще раз, и еще, и еще… Прости меня за такие мысли, дорогой дневник, но сегодня мне стало немного лучше.

На другой день после душа (вчера вечером) он поцеловал меня в щеку и попросил прощения. Он опять плакал. Он ушел спать в сарай.

Дорогой дневник, я начинаю бояться. Он никогда не поступал со мной так раньше, когда здесь была Алиса. Я бы очень хотела, чтобы она вернулась.

Но она все не возвращается. Думаю, что она уже никогда не вернется.

Потрясенная Алиса роняет голову на пол. Ей кажется, что в руках у нее не дневник, а граната, зловещая головоломка, в которую она не решается поверить. Клод Дехане пытал душем и ее сестру. Это написано здесь черным по белому. Пытать свою пятнадцатилетнюю дочь…

Теперь Алиса знает: самое ужасное таится в ней самой. Она знает, что ее болезнь берет исток в психических потрясениях, которым отец постоянно подвергал ее. Наказания, притеснения. «Он никогда не поступал со мной так раньше, когда здесь была Алиса…» И само это исчезновение. Где она была? Что ей пришлось вынести? Алиса не помнит ничего. Ничего…

Она снова утыкается в тетрадь.

8 сентября 1997 года

…Папа продолжает закрываться в коровнике со своим грузовичком, это просто невероятно — сколько времени он там проводит. При этом он каждый раз запирает меня в комнате. Это продолжается уже несколько месяцев. Иногда он закрывает маму одеялом, а потом везет ее туда же, в коровник. Может быть, когда-нибудь придет и моя очередь. И еще… Я все чаще замечаю у себя под окном второго человека. Странный тип в капюшоне, который вместе с папой уходит к коровам. Это слишком, слишком странно, дорогой дневник!

Алиса слегка наклоняет голову. Человек в капюшоне… И правда, она вспоминает, что видела его из своей детской.

Мне бы очень хотелось выйти с фермы и чтобы папа не ходил со мной повсюду. Я чувствую, как во мне пробуждается желание уехать куда-нибудь. Куда? Как? Я не знаю. Но точно знаю, что он этого никогда не захочет. Может быть, если я на это осмелюсь, он убьет меня. А вдруг Алису просто взяли и убили? А вдруг она осмелилась сделать то, на что я никогда не решусь?

Нет-нет, я пишу это, но я знаю, что это невозможно. Алиса никогда ни на что не отважилась бы, думаю, что, если бы папа поджег ее комнату и велел ей оставаться внутри, она бы послушалась.

14 сентября 1997 года

Я тайком выпила вина, мне хотелось попробовать. Сначала было противно, но потом стало очень весело. Папа увидел это и наказал меня.

Сегодня папа отправился в коровник вместе с мамой.

Я больше никогда не буду делать этого, обещаю.

17 сентября 1997 года

Я боюсь, милый дневник, я боюсь того, что здесь случится. Сегодня утром папа уехал в город и забыл запереть двери коровника, как он всегда делает, когда уезжает. И я пошла посмотреть, что там внутри. Почему папа и человек в капюшоне проводят там по многу часов, иногда вдвоем, иногда каждый по отдельности? Почему папа иногда заводит туда грузовичок? Может быть, он что-то перевозит? Я хотела понять. Это как-то связано с коровами? Но что можно делать с коровами, а? Я вошла, мне было так страшно, что он вернется, что я пошевелиться не могла. Я перерыла там все и ничего не поняла, потому что ничего странного там не было. Коровы, кормушки, доильный аппарат, какие-то инструменты. Потом вдруг я увидела кое-что действительно непонятное: стойло в глубине коровника. Оно никогда не использовалось. Папа устроил три стойла, но мы никогда не держали больше двух коров. Так почему же все эти годы туда стелили свежее сено? Зачем менять сено в стойле, которое никогда не используется? Я подошла, отодвинула сено. Его там было много, толстый-толстый слой. И тут я нашла кое-что странное. Там были вырезки из газет, наклеенные на пол, как мозаика. Я нагнулась — в них шла речь только о несчастных случаях, о врачебных ошибках, о судах и приговорах. И всюду фотографии. Разбитые машины, плачущие люди, всякие мрачные вещи — это просто ужасно. На некоторых вырезках были черные пятна. Кровь, дорогой дневник, это была кровь, я почти уверена! Зачем он наклеил это на пол, зачем он это прятал? В некоторых местах бумага совсем истлела, порвалась. Я была в таком ужасе, так перепугалась, что я слишком поздно услышала звук мотора. Мне стало так страшно! Я выскочила, помчалась домой и закрылась в комнате.