Переломы - Страница 63

Ни о чем больше не думая, Дюмец вскакивает и бросается бежать. Ветки хлещут по щекам, колючки вонзаются в пятки, ямы, корни — неважно!

Опьянев от кислорода, она огибает одно дерево, другое, потом еще одно, пока ей не становится трудно дышать, пока она не начинает ощущать нехватку воздуха в легких. Она останавливается, пытается перевести дух, но безуспешно. Из горла вырывается бульканье. В груди становится горячо. Горячо и почти приятно. Земля начинает вращаться, она все ближе и ближе. Падая, Дюмец подносит обе руки к перерезанному горлу. Жизнь медленно уходит, и последнее, что она видит, — это лезвие ножа.

Мучения наконец закончились.

Люк Грэхем стоит над ней, у него дрожат колени. За его спиной раздается шум. Он оборачивается, человек в капюшоне разворачивает большой кусок полиэтилена.

— Я не хотел убивать ее, я…

— Не надо было убирать кляп, я же говорил вам. Теперь возвращайтесь домой. Избавьтесь от ножа и от всех следов наших встреч.

Истязатель подтягивает тело Дюмец, фотографирует его под разными углами и заворачивает в пластик.

— Не волнуйтесь, дрожь пройдет. А потом вам станет лучше, вот увидите. Вы будете хорошо себя чувствовать, вы будете счастливы… Ну, в общем, вы в этом лучше меня разбираетесь, правда? Вот, держите платок. И не забудьте: я связан с вами так же прочно, как и вы со мной.

Люк слабеющей рукой берет платок.

— Боже мой… Но кто вы такой?

— Человек, такой же, как все остальные.

— Но почему я? Почему вы выбрали меня?

Человек показывает на левое запястье Люка.

— Потому что вы уже умерли. И вам больше нечего терять.

Он уходит, уносит тело.

Сначала Грэхем стоит неподвижно, не в состоянии сделать ни шага, потом находит в себе силы уйти и раствориться в темноте леса.

Сумрак овладел им.

И останется с ним навсегда.

Как и та недоступная пониманию фраза, которую произнесла женщина, убившая его семью: «На что похож шум белого паруса на ветру?»

45

Жюли Рокваль проходит в центр столовой. Через какое-то время ее глаза привыкают к свету, и теперь она лучше различает силуэт на фоне открытой входной двери.

— Прошу прощения. Дверь была открыта, и я…

Тень отделяется от стены.

— Открыта? Не думаю.

Молчание.

— Кто вы?

— Жюли Рокваль. Сотрудница социальной службы психиатрического отделения.

Встревоженная Доротея подходит ближе.

— Что вы делаете в нашем доме?

Резкий тон, не оставляющий никаких сомнений. Теперь женщины стоят лицом к лицу.

— Я пришла, чтобы увидеться с Алисой Дехане. Это, случайно, не вы?

Доротея подходит к инвалидному креслу, огибает его и встает так, чтобы мать могла ее видеть.

— Привет, мама.

Она целует мать в щеку. В этом жесте чувствуется что-то натянутое, Жюли не может понять, что именно. Доротея выпрямляется, потом, сжав руки за спиной, бросает взгляд в окно.

— Алиса — моя сестра, она не живет здесь уже больше года.

Она резко оборачивается:

— Что вам от нее надо?

Жюли, злясь на саму себя, прикусывает изнутри щеку. Конечно, распечатка с адресом, полученная от лаборанта, устарела, бомбейскую кровь переливают не каждый день. Еще одно доказательство плохой работы больничной администрации.

— Я должна задать ей несколько вопросов, связанных с делом, которым я занимаюсь. Вопросы весьма личного свойства. У вас нет ее нового адреса?

Доротея, выпрямившись, чуть прогнув спину, надменно смотрит на нее:

— У моей сестры какие-то проблемы?

— Не совсем у нее.

— Что значит «не совсем»?

— Не совсем, и все тут.

Доротея берет листок бумаги из ящика, что-то пишет на нем и протягивает собеседнице.

— Вот. Достаточно было открыть телефонную книгу, и вы бы нашли этот адрес. Теперь уезжайте.

Не трогаясь с места, Жюли кивает в сторону Бландины:

— Вы сами ухаживаете за матерью?

— Как когда. Я, мой отец, Мирабель… Мама живет то здесь, то… в другом месте.

— Ваш отец — это Клод Дехане?

— Он самый.

— А где он?

— Не знаю, его фургона тут нет. Вы кого хотите видеть — его или Алису?

Жюли, раздраженная дерзостью молодой женщины, внезапно меняет тон:

— Обоих. Ваша мать была тут совсем одна. С ней рядом должен постоянно кто-то находиться.

Доротея подходит к креслу и снова поворачивает его к окну.

— Когда мама еще могла говорить, она больше всего любила вид из этого окна. Она просиживала тут часами в качалке и читала любовные романы. И что-то напевала.

Слова звучат фальшиво, женщина говорит словно заученными фразами. Как можно наслаждаться видом военного кладбища?

— У вашей матери синдром «запертого внутри», верно?

— Да, правильно.

— Нарушение мозгового кровообращения?

— Несчастный случай.

— С кем я могу связаться, чтобы получить информацию о ней? С медицинским центром в Берк-сюр-Мер?

Доротея хмурится:

— А зачем вам информация? Вы думаете, нам тут нужна социальная служба?

— Человек, пытавшийся покончить с собой, вряд ли может заниматься уходом за такой тяжелой больной. По правде говоря, я не понимаю, почему клиника не…

— Моя мать получает отличный уход, за ней наблюдают компетентные специалисты по лечебной физкультуре, физиотерапевты, врачи. Мой отец полностью переоборудовал все в доме, чтобы у мамы были все возможные удобства, разве вы не видите? Вы представить себе не можете, как он о ней заботится. Уже много, много лет все идет прекрасно. А теперь — уезжайте!